«Долгий XIX век» в истории Беларуси и Восточной Европы. Исследования по Новой и Новейшей истории - Коллектив авторов

между духовенством обычай приглашать прихожан в один из праздничных или воскресных дней на так называемую “помочь”: на жниво, покос, молотьбу. Помочан, обыкновенно, священник угощает вином, конечно и сам выпивает при этом случае. Не пить, угощая, не принято»[1207].

Интересная традиция наблюдалась в деревне Присёлки (Минский уезд): «Как только наступит какой праздник, так все соберутся у одного хозяина, садятся к столу, тот выносит кварту – две водки[1208]. На другой праздник переходят к следующему, и так через всю деревню, а если не все собрались на праздник, то утром приходят к завтраку»[1209].

Традиция распития алкоголя на волостных сходах отмечалась повсеместно. Такое собрание описано Я. Коласом в рассказе «Выборщик Андрей» (1907): «Мужики с нетерпением ждали Андрея с выборов. На третий день, когда Андрей должен был прийти домой, целая толпа мужиков… с трубками высыпала на улицу возле монопольки и загудела, как лес на ветру. А так как делать тут было нечего, тут время от времени слышно было, как сороковки[1210] стучат в крепкой мозолистой руке и как булькает водка, лиясь прямо из бутылки в горло мужика. Были и те, кто уже успел нализаться и пел песни»[1211].

У Я. Коласа также есть описание распития водки на ярмарке. Главный герой рассказа «Кірмаш» Пётр видит такую картину: «Ещё большая толпа людей стояла возле дома с вывеской “Казённая винная лавка № 67”. Были тут бабы и мужики. Кто выбивал пробку из кварты, из полкварты, а кто, отворачиваясь от людей, чтобы не смущать их, из маленького крючка[1212]. С двадцать мужицких голов были задраны вверх так, что нос приходился как раз напротив самой середины неба. Кто пил из большой бутылки, держался смело: стоял на самом видном месте, одной рукой подпирал бок и важно тянул водку. А если кто шёл с “буслом”[1213], перед ним мужики расходились и уступали дорогу, как исправнику» [1214].

Этот отрывок интересен по нескольким причинам. Во-первых, это факт публичного распития водки женщинами. Для традиционных общества это было исключительным явлением. Однако изменения в структуре алкогольной торговли привели к тому, что это не уже не вызывало возмущения и осуждения в массовом сознании. Во-вторых, выраженная градация присутствующих по принципу достатка и тары. Тот, кто мог позволить себе тратить больше денег на алкоголь, держался с достоинством и заслуживал «уважение» окружающих. В связи с этим связан и рост потребления водки крестьянами при избрании на административную должность. В селе Бель Горецкого уезда Могилевской губернии крестьянин Михась В. «человек честный был, в церковь ходил, водки не пил, не курил». После того, как его избрали волостным старшиной, начал пить, но никто из соседей не винил его, потому что говорили, что он пил не за свои деньги. Однако за три года старшина пропил так много волостных налогов, что продал 17 десятин земли, лошадей и коров, чтобы расплатиться. После того, как его лишили должности, он бросил пить[1215]. По сообщению из местечка Лынтупы (Свентянский уезд), «дом старшины при волости, как проходят суды (каждый четверг), превращается в настоящий ресторан – вечером все напиваются до чёртиков»[1216]. С этими фактами связан следующий анекдот: «– Пане, конь заболел, совсем не пьет! – Так изберите его старшиной, и он пить будет!»[1217].

На употребление алкоголя также влияли различные слухи. В мае 1910 г. Тишка Гартный описал ситуацию в местечке Копыль (Минская губерния) в связи с приближением кометы Галлея и слухами о конце света: «Люди отказывались от всякой работы, дни и ночи проводили в корчмах, но, не дождавшись конца света, распускали слухи, что комета сгорела»[1218]. Подобные свидетельства присутствуют и в автобиографической повести В. Дубовки «Лепестки», но относятся они, согласно автору, примерно к 1906 г.: «Будет летать по небу божий ангел, трубить в трубу, призывая на суд всех живых и мертвых. Могилы пооткрываются, все живые и мертвые предстанут перед тем судом… Необузданная человеческая фантазия добавляла в эти рассказы всякие новые подробности, и так понемногу вырисовывалась страшная картина, в которой предусматривался даже цвет неба. У кого была копейка в запасе, тот начал её пропивал.

– Зачем деньги, конец света…

Кому нужно было запахать поле также ссылался на конец света. Словом, разлад был немалый»[1219].

Значительно возросло потребление алкоголя после 1907 г. Некоторые белорусские деятели (Язеп Лёсик, Тишка Гартный) связывали это с своеобразным социальным протестом, вызванным крушением надежд на позитивные изменения в жизни, зародившихся во время революции. Рост пьянства сопровождался расширением азартных игр и ростом социальной напряженности в обществе: «Пока существует такой порядок, где людям нельзя вздохнуть, пока лучи радости сияют только в водке, кабаки не исчезнут, даже если их закроют во всем мире – это бесполезно. Пьянство не в людях и от людей: оно в жизни и от жизни. Не люди плохие, а уклад жизни и общественных отношений. Пьянство и хулиганство последнего времени – это протест против сложившейся ситуации. Дикий это протест, неразумный, но что же сделаешь?»[1220].

Важным фактором потребления алкоголя было отношение населения к водке и ее суррогатам. С введением монополии в структуре потребления стала доминировать «казёнка», но рядом с ней распространялись и суррогаты: «брыкаловка», «самотужка», «лякёровка», «шмаковка», «ханжа».

«Самотужка» – одно из названий самогона, возможно, тоже самое, что и «брыкаловка», но последнее, вероятно, с некоторыми добавками для более сильного опьянения. В первые годы «винной» монополии рынок был насыщен качественным легальным алкоголем, это, наряду с усилением контроля над нелегальной продажей, превращало самогоноварение в опасное и нерентабельное занятие. В полицейских сводках того времени среди нарушений питейного устава преобладали дела о нелегальной торговле и организации притонов для распития алкоголя. Пример подобного правонарушения приводится в уже упомянутом выше рассказе «Микитовы хаутуры». Сын Микиты вечером едет за водкой, для организации похорон своего отца к Мор духу, в прошлом богатейшему трактирщику уезда, потому что монополька уже закрыта. В доме Мордуха пятеро мужчин пьют «казённую» водку. Таким образом Мордух перепродаёт купленную им в монопольке водку в неурочный час и предоставляет место для её распития. Доказать факт правонарушения сложно, так как клиенты гарантировано скажут, что пришли в гости и угощают их бесплатно. После недолгих переговоров и прибавления к деньгам мешка овса Мордух соглашается продать «четвертную бутыль» (1/4 ведра ~ 3 литра). Купленная водка переливается в бочонок, чтобы скрыть следы продажи. То, что Мордух торгует водкой, знают все, и все об этом открыто говорят и не видят в